бы многого сделать против нас. А сам Муравейник был в общении с Роберто вежлив и дружелюбен, и, мне кажется, дружелюбие не было наигранным.
Муравейник, хоть и будучи до нашего контакта сильно ограничен в средствах, жестко изолирован, самостоятельно достиг большого прогресса в области физики, математики, теории информации, когнитивных наук и философии благодаря самоисследованию: одни его части изучали другие, миллионы лет проходили наблюдения, эксперименты, теоретическая работа. Он справился со многими до того нерешенными математическими задачами; среди них были некоторые проблемы, над которыми безуспешно бились уже в течение долгого времени лучшие умы постчеловечества. Колонии нравилось этим заниматься.
Сорок земных лет — и Муравейник был уже неплохо изучен, во многом благодаря его активному сотрудничеству с нами. Конечно, и сейчас в колонии есть еще, что изучать, но это по-своему впечатляюще, даже с нашими средствами — столько знаний о такой сложной и древней системе за каких-то четыре десятка лет!
Когда мне, Роберто, Иоши и Клаусу пришло предложение о переводе цифровой передачей с Эккерсон на карликовую планету Мермин, я запросила у админов разрешение отправить копию, а самой остаться — иначе бы от меня не отстали, такие это «предложения», бремя бытия Исследовательницей. Я волновалась, что мне откажут, но админы были не против, хоть в их согласии и читалось некоторое недовольство. Из нас четверых только я так себя повела. Я понимала, что действую некрасиво, ведь принято стараться, чтобы число идентичных было как можно меньше, и, главное, жестоко по отношению к копии, но мне очень не хотелось расставаться с Муравейником.
Я разговаривала с копией, просила у нее прощения. Идентичная отвечала, что понимает мое решение и прощает меня. Ей было нелегко — Муравейник есть в ее, как и в моей, памяти, но она рада, что хотя бы одна из нас сейчас с ним. В конце-концов моя идентичная пошла на то, чтобы убрать свою тоску. Теперь у нее все хорошо. А я до сих пор чувствую себя виноватой — и не хочу избавляться от этого.
Итак, мы теперь были втроем — Татьяна, официально отобранная начальством (интересно, почему именно она?), я и Муравейник.
Для администраторов Эккерсон всё еще оставалась во многом интересна, но интерес этот со временем снижался, по мере того, как наши исследовательские машины прочесывали планету. В плане добычи ресурсов гораздо удобнее другие регионы системы, также пока не развита в достаточной мере местная инфраструктура, есть проблемы с транспортировкой. Все Исследователи и добытчики, похоже, умерили себя корректировками — никого больше Муравейник не интересовал и не восхищал в той же мере, что и меня.
Муравейник сам неоднократно запрашивал, и продолжает запрашивать до сих пор, разрешение на оцифровку, предлагая даже варианты на перенос с упрощением функций разума. Но в ответ — отказы, до сих пор.
Колонии удалось стать другом меня, но не Татьяны. Скорина общается с ним строго в деловых рамках, то есть нечасто. Я спрашивала, не хочет ли она отредактировать себя для более дружелюбных отношений с Муравейником, но она отвечала, что ее это не интересует.
Муравейник научился генерировать личность виртуального почти-человека; базы данных и я подсказали ему, как. Он эмулирует ее частью своей, во многом непохожей на человеческую, психики. Он перенял это у меня, тоже любящей подобные «архаичные» эмуляции, когда я старательно создаю человеческий режим, включая создание для этого сценария существования черт, удаленных мной из основной-себя. Мы часто проводим вместе время, отправив специальные потоки на управление этими аватарами в цифровой среде. Он взял для своего имя Хейден Нувиан. Эти личности — лишь малые части нас, но очень важные нам обоим.
Муравейнику все еще присылают задачи, и обычно он с увлечением старается их решать. Дополнение его электрическими и оптоволоконными кабелями, лазерами, небиологическими акустическими передатчиками и приемниками, радиостанциями, а также некоторыми высокотехнологичными вычислительными элементами позволяет ему работать куда быстрее. Их сейчас обеспечивает питанием, помимо геотермальных установок, термоядерный реактор. Колония с помощью дронов самостоятельно обслуживает новые части себя.
Недавно член команды «Посейдона-IV» Петрус Ндлову нашел свидетельства существования в прошлом жизни за пределами Оазиса. Та экосистема, судя по всему, погибла из-за изменений, приведших к исчезновению веществ для хемосинтеза. Приоритет палеонтологических исследований для Админов после этого открытия наверняка повысился.
Я надеюсь, что к нам будет направлен кто-то, кого по-настоящему заинтересует, помимо истории эволюции на Эккерсон, и Муравейник, ее живое произведение. Он того стоит.
Я не верю, что первая встреченная постчеловечеством форма жизни, ко всему еще и обладающая достаточно высоким уровнем интеллектуальных способностей, оказалась теперь никому особенно не нужна, кроме меня. Да, может, мои мечты так и останутся мечтами, но мне хотелось бы, чтобы у острова жизни в океане Эккерсон появились новые друзья.
Фанатичка
Когда меня, сканируемую множеством датчиков, спросили: «Оксана, зачем ты это сделала?», я ответила: «Я ненавидела отца и сейчас ненавижу. И боялась, что его решат оставить в живых. Дадут ему лет десять-пятнадцать, и он, если не умрет, выйдет».
Ольга, посредница между мной и Богиней, здесь по большей части ради моего комфорта — чтобы задавать вопросы, было бы достаточно радиосвязи. Как много прочли датчики и она по моим ответам, мимике, жестам, активности мозга, регистрируемой транскраниальным интерфейсом? Я уверена, что цифровая Богиня, хоть и не могла чувствовать и помнить в точности как я, читала качественный перевод с языка оригинала.
Еще не так много людей находятся в состоянии пересечения с ней. Кто-то из них, несмотря на такую связь, остался очень автономным. Но нашлись и те, кто решил вообще потерять индивидуальность.
Все еще думаю, что это слишком большая честь — рассмотрение моего дела в рамках пилотной программы по реформированию правосудия. Пока что немногие такого удостаиваются.
Мне было куда спокойнее, чем я ожидала. Как именно это достигается? Я не знаю. Все это не было похоже ни на знакомую мне следственную работу, ни на более «традиционные» судебные процессы. Ольга даже называла меня не полным именем. «Окс», — так она ко мне обращалась. И не «вы», а «ты». Возможно, Ольгу подобрали из нескольких кандидатур как наиболее подходящую мне? Не знаю. У меня же заставить себя говорить Ольге «ты» не выходит — кажется, что это будет чересчур.
Я рассказывала, как жила четырнадцать лет до Революции. Оксана Вишневская, девочка-аристократка, желавшая другой жизни. Об отце, избивавшем меня и мать. Как негодовала из-за рабской покорности матери, призывавшей и меня к тому же. И конечно, о том, что мне с рождения была уготована судьба жены магната Стеклова. Даже о том, как зачитывалась книгами, и запрещенными
